Когда прорывает плотину...
В конце ХХ века, наконец, происходит давно предсказывавшееся слияние средств массовой информации, вычислительной техники и телекоммуникаций в гипермедию. Снова неуклонное стремление капитализма разнообразить и интенсифицировать творческие силы человеческого труда подошло к порогу качественной трансформации того, как мы работаем, играем и живем вместе. Интеграцией различных технологий вокруг общих протоколов создается нечто большее, нежели сумма частей. Когда способность производить и принимать неограниченные объемы информации в любой форме сочетается с доступностью мировых телефонных сетей, существующие формы работы и досуга могут подвергнуться фундаментальной трансформации. Родятся новые индустрии, и нынешние фавориты фондового рынка будут сметены с лица земли.
В такие мгновения глубоких социальных перемен любого, кто может предложить простое объяснение того, что происходит, выслушают с большим интересом. В этот поворотный момент свободному союзу писателей, хакеров, капиталистов и художников Западного Побережья США удалось определить гетерогенную ортодоксию грядущего информационного века — Калифорнийскую Идеологию.
Эта новая вера возникла из причудливого сплава культурной богемности Сан-Франциско с высокотехнологичными индустриями Силиконовой Долины. Пропагандируемая в журналах, книгах, телевизионных программах, на страницах Паутины, в группах новостей и Интернет-конференциях, Калифорнийская Идеология соблазнительно сочетает бесшабашный дух хиппи и предпринимательское рвение йаппи. Это слияние противоположностей было достигнуто глубочайшей верой в освобождающий потенциал новых информационных технологий. В цифровой утопии все будут одновременно хиповы и богаты.
Не удивительно, что такое оптимистическое видение будущего с энтузиазмом подхватили компьютерные маньяки, сачки-студенты, капиталисты-новаторы, общественные активисты, примодненные академики, бюрократы от футуризма и политики-оппортунисты со всех США. Как водится, и европейцы не замедлили скопировать последнее американские поветрие. Недавний отчет Комиссии Европейского Сообщества рекомендует следовать калифорнийской модели «свободного рынка» при строительстве «информационной магистрали», а передовые художники и ученые с упоением имитируют философов-«постгуманистов» Экстропического Культа Западного Побережья. Поскольку у нее не наблюдается никаких очевидных соперников, по всей видимости, триумф Калифорнийской Идеологии — полный.
Повсеместная привлекательность этих идеологий Западного Побережья — не просто результат их заразительного оптимизма. Превыше всего прочего, они выступают страстными защитниками того, что представляется безупречно либертарианской формой политики: они хотят, чтобы информационные технологии использовались для создания новой «джефферсоновской демократии», в которой все индивидуумы смогут свободно самовыражаться внутри киберпространства. Вместе с тем, продвигая такой, казалось бы, достойный восхищения идеал, эти техно-толкачи одновременно воспроизводят некоторые из наиболее атавистических черт американского общества, в особенности — те, что развились из горького наследия рабства. Их утопическое видение Калифорнии зависит от добровольной слепоты по отношению к другим — гораздо менее позитивным — чертам жизни на Западном Побережье: расизму, бедности и деградации окружающей среды. По иронии судьбы, в не очень далеком прошлом интеллектуалов и художников Района Залива эти вопросы заботили страстно.
Рональд Рейган против хиппи
15 мая 1969 года губернатор Рональд Рейган приказал вооруженной полиции провести предрассветный рейд против протестантов-хиппи, занявших Народный Парк возле студгородка Университета Калифорнии в Беркли. В ходе последовавшей битвы одного человека застрелили, а 128 человек пришлось госпитализировать. В тот день «квадратный» мир и контркультура, казалось, встали в непримиримую оппозицию. С одной стороны баррикад губернатор Рейган и его приспешники проповедовали неограниченное частное предпринимательство и поддерживали вторжение во Вьетнам. С другой стороны хиппи выступали за социальную революцию дома и противостояли имперской экспансии за границей. В год рейда по Народному Парку казалось, что исторический выбор между двумя противоположными видениями будущего Америки может быть сделан только в ходе насильственного конфликта.
Как сказал в то время Джерри Рубин, один из лидеров йиппи, «наш поиск приключений и героизма уводит нас за пределы Америки, в жизнь самосоздания и бунта. В ответ Америка же готова нас уничтожить...».
В течение 60-х годов радикалы Района Залива стали первыми формировать политические взгляды и культурный стиль движения новых левых по всему миру. Оторвавшись от узкой политики послевоенной эпохи, они запускали кампании против милитаризма, расизма, сексуальной дискриминации, гомофобии, бессмысленного потребительства и загрязнения окружающей среды. Вместо традиционных жестких иерархий левых они создавали коллективные и демократические структуры, которые, как предполагается, предварили либертарианское общество будущего. Превыше всего прочего, новые левые Калифорнии сочетали политическую борьбу с культурным бунтом. В отличие от их родителей, хиппи отказывались подчиняться жестким общественным условностям, налагавшимся на организационного человека военными, университетами, корпорациями и даже политическими партиями левого крыла. Вместо этого они открыто декларировали собственное отрицание «прямого» мира посредством вольного стиля одежды, сексуальной распущенности, громкой музыки и рекреационных наркотиков.
Радикальные хиппи были либералами в социальном смысле этого слова. Они выступали за универсалистские, рациональные и прогрессивные идеалы, вроде демократии, терпимости, самореализации и социальной справедливости. Осмелев от более чем двадцати лет экономического роста, они верили, что история — на их стороне. В научно-фантастических романах они мечтали об «экотопии»: Калифорнии будущего, где машины исчезнут, промышленное производство экологически осуществимо, межполовые отношения эгалитарны, а повседневная жизнь проводится в общественных группах. Для некоторых хиппи это видение могло быть реализовано только отрицанием научного прогресса как ложного Бога и возвращением к природе.
Другие, напротив, верили в то, что технологический прогресс неизбежно обратит их либертарианские принципы в социальный факт. Находясь под коренным влиянием теорий Маршалла МакЛюэна, эти технофилы считали, что конвергенция средств массовой информации, вычислительных технологий и телекоммуникаций неизбежно создаст электронную агору — некое виртуальное место, где все будут свободны выражать свои мнения без страха цензуры. Несмотря на то, что он сам являлся преподавателем английского средних лет, МакЛюэн выступал с радикальной проповедью того, что власть большого бизнеса и большого правительства будет рано или поздно свергнута подспудно усиливающим индивидов воздействием новой технологии.
«Электронная среда... упраздняет пространственное измерение... посредством электричества мы повсюду возобновляем межличностные отношения как бы в масштабах крошечной деревеньки.
Эти отношения глубинны и без всякого делегирования функций или власти... Диалог вытесняет лекцию.» (Маршалл МакЛюэн. Понимание медии, Лондон, 1964, с. 255-256.)
Воодушевленные маклюэновскими предсказаниями, радикалы Западного Побережья начали вовлекаться в развитие новых информационных технологий для альтернативной прессы, микрорайонных радиостанций, доморощенных компьютерных клубов и видео-коллективов. Эти активисты-общественники средств массовой информации верили, что находятся на переднем крае борьбы за строительство новой Америки. Создание электронной агоры было первым шагом ко введению непосредственной демократии внутри всех общественных институтов. Борьба может быть тяжела, но «экотопия» уже не за горами.
Расцвет «виртуального класса»
Кто бы мог предсказать, что менее чем через 30 лет после бойни в Народном Парке квадраты и хиппи вместе станут создавать Калифорнийскую Идеологию? Кто бы мог подумать, что такая противоречивая смесь технологического детерминизма и либертарианского индивидуализма начнет становиться гибридной ортодоксией информационного века? И кто мог подозревать, что по мере того, как технологии и свободе люди поклонялись все больше и больше, становилось все менее и менее возможным сказать что-либо разумное о том, обществе, в котором они применялись?
Корни популярности Калифорнийской Идеологии — в самой двусмысленности ее постулатов. За несколько последних десятилетий новаторская работа активистов-общественников медии в массе своей оказалась восстановленной высокотехничными отраслями промышленности и индустрией медии. Хотя компании в этих секторах могут механизировать или суб-контрактировать большую часть своих потребностей в труде, они остаются зависимыми от каких-то ключевых фигур, способных проводить исследования и создавать оригинальные продукты — от компьютерных программ и микросхем до книг и телепрограмм. Вместе с некоторыми предпринимателями в области высоких технологий эти опытные работники составляют так называемый «виртуальный класс»: «...техноинтеллигенцию из познавательных ученых, инженеров, компьютерных ученых, разработчиков видеоигр и всех остальных специалистов в области коммуникации...» (Артур Крокер и Майкл А.Уайнстин. Мусор данных: теория виртуального класса, Новые мировые перспективы, Монреаль, 1994, с. 15. Этот анализ следует за теми футурологами, которые полагали, что «работники знаний» — зародыш нового правящего класса, и теми экономистами, что считали, что «символические аналитики» станут доминирующим сегментом рабочей силы при глобализованном капитализме. Напротив, еще в 60-х годах некоторые теоретики новых левых полагали, что эти научно-технические работники ведут борьбу за социальное освобождение посредством собственной работы на фабриках и требованиями самоуправления.). Оказавшись неспособными приучить их к дисциплине конвейера или заменить их машинами, управляющие организовали таких интеллектуальных работников посредством контрактов на фиксированные сроки.
Подобно «рабочей аристократии» прошлого века, центровой персонал массово-информационной, вычислительной и телекоммуникационной промышленностей испытывает на себе как вознаграждения, так и неуверенности рыночного хозяйства. С одной стороны, эти высокотехнологичные ремесленники склонны не только хорошо зарабатывать, но и обладать значительной автономностью в выборе ритма и места своей работы. В результате, культурный водораздел между хиппи и организационным человеком стал теперь довольно расплывчатым. Однако, с другой стороны, эти работники связаны условиями своих контрактов и не обладают гарантиями продленного найма. Для большей части «виртуального класса» при нехватке свободного времени хиппи сама работа стала основным путем к самореализации.
Калифорнийская Идеология предлагает способ понимания проживаемой реальности этих ремесленников высоких технологий. С одной стороны, эти центровые работники являются привилегированной частью рабочей силы. С другой — они наследники радикальных идей активистов-общественников медии. Калифорнийская Идеология, следовательно, одновременно отражает дисциплины рыночной экономики и свободы хиппистского ремесленничества. Этот причудливый гибрид стал возможным только благодаря почти повсеместному верованию в технологический детерминизм. С самых 1960-х годов либералы — в социальном смысле этого слова — надеялись, что новые информационные технологии осуществят их идеалы. Отвечая на вызов новых левых, новые правые восстановили из небытия более старую форму либерализма: экономический либерализм (Существует значительная политическая и семантическая неразбериха насчет значения «либерализма» по обе стороны Атлантики. Например, американцы пользуются этим термином, чтобы описать любую политику, поддерживаемую демократической партией предположительно левее центра. Тем не менее, как указывает Липсет, этот узкий смысл слова скрывает почти повсеместную в США приемлемость либерализма в его классическом значении. По его словам, «эти [либеральные] ценности были очевидны в том факте ХХ века, ...что Соединенным Штатам не только не хватало значимой социалистической партии, но в них так никогда и не развилось никакой консервативной партии или партии тори по-британски или по-европейски,» см. Симур Мартин Липсет, Американская исключительность: обоюдоострый меч. Нью-Йорк, 1996, с. 31-32.
Слияние новых левых и новых правых вокруг Калифорнийской Идеологии, следовательно, — конкретный пример более широкого консенсуса касательно антигосударственностного либерализма как политического дискурса в США.). Вместо коллективной свободы, искомой радикалами-хиппи, они проповедовали свободу индивидуумов внутри рынка. Однако, даже эти консерваторы не смогли устоять перед романтикой новых информационных технологий. Еще в 60-х годах предсказания МакЛюэна были реинтерпретированы как реклама новых форм средств массовой информации, компьютеров и телекоммуникаций, развиваемых частным сектором. С 70-х годов и далее Тоффлер, де Сола Пул и прочие гуру пытались доказать, что наступление гипермедии парадоксальным образом вызовет возврат к экономическому либерализму прошлого. Эта ретро-утопия эхом повторяла предсказания Азимова, Хайнлайна и других научных фантастов-мачо, чьи будущие миры вечно наполняли космические торговцы, сверхловкие продавцы, гениальные ученые, капитаны-пираты и другие потрепанные жизнью индивидуалисты. Тропа технологического прогресса не всегда вела к «экотопии» — вместо этого она могла вести к назад, к Америке Отцов-Основателей.